Артур Кларк - Свидание с Рамой [Город и звезды. Свидание с Рамой]
Город Диаспар представляет собой незаурядное решение действительно большинства, если вообще не всех, социальных проблем. Сам город сделан /слово «построен» тут явно не годится/ из самовозобновляющегося материала, а это значит, практически вечного. Управляется компьютером, который не только контролирует жителей города, но и является по существу их «родителем». Дело в том, что в модели утопии Кларка нет смерти как таковой. Сознание людей записывается в память компьютера и хранится вечно, а смерть, то есть исчезновение из мира живых, не более, чем длительный, в тысячи лет, сон, а затем следует пробуждение — рождение, и восстанавливается часть прежней памяти о бывших «воплощениях». Влияние индийской философии и мифологии здесь налицо, но оформлено все в технологические одежды, причем вполне убедительно. Но коль нет смерти, а есть «вечное возвращение», то не нужны и рождения. И никто не рождается «нормальным образом», у людей даже пупков нет, а плотская любовь является одним из видов наслаждения, не более. В селении Лиз все сохраняется по-старому, но у людей возникли новые качества, вроде телепатии, что за миллиард лет явно маловато.
Но в городе и селении живут в общем довольные собой люди. Равновесие нарушает появление Олвина, что, впрочем, тоже запрограммировано создателями города. Герой-одиночка, переворачивающий судьбу целой цивилизации, стал уже шаблоном для научной фантастики. Родословная его начинается в романтизме, а корни уходят в мифологию и рыцарский роман.
Но повествование все-таки держится не на герое-одиночке, а на теме космоса. Интересен экскурс в прошлое, сделанный теми самыми крупными конспективными мазками: человечество уже выходило в космос и многого достигло, ученые даже создали из самого пространства и времени нематериальный Разум, их творение выступило против жизни, оказалось «безумным», и в борьбе с ним Империя истощила силы, но заключила безумный мозг в «черное солнце» на краю Галактики. В противовес ему было создан еще один сверхмозг, тоже нематериальный, но изначально добрый и предназначенный для грядущей схватки с безумным мозгом.
Во всей этой картине ощущается какая-то мощь, сила, на глазах, можно сказать, творится мифология. Хороша, например, такая деталь: часть человечества вернулась на Землю и отвернулась от космоса, другая часть, услышав некий зов /!/, покинула галактику и умчалась в глубины Вселенной.
В книге «Черты будущего» есть замечательные слова: «…там, в море, зародилась жизнь, там продолжает по сей день обитать большинство живых существ нашей планеты, свершая несчетное число раз бесконечный и бессмысленный круг рождений и смертей. Только те существа, которые осмелились ступить на чужую, враждебную им сушу, оказались способными развить разум. Сейчас этот разум стоит перед неизбежностью нового, еще более грозного вызова. Может оказаться, что прекрасная наша Земля всего лишь место краткой передышки на пути между мировым океаном, где мы родились, и звездным океаном, куда мы устремили свои дерзания».
Геннадий Ануфриев, Станислав Солодовников.
Город и звезды
(Пер. с англ. А. Кубичева)
1
Сверкающей драгоценностью лежал этот город среди пустыни. Когда-то он знавал перемены, перестраивался, однако теперь время обходило его стороной. Над пустыней ночь и день быстролетно сменяли друг друга, но улицы Диаспара не ведали тьмы — они постоянно были озарены полднем. И пусть долгие зимние ночи припорашивали пустыню инеем — это вымерзала последняя влага, еще остававшаяся в разреженном воздухе Земли, — город не знал ни жары, ни холода. Он не соприкасался с внешним миром: он сам был вселенная, замкнутая в себе самой.
С той поры, как был построен этот город, земные океаны высохли и пески пустыни замели планету. Ветром и дождями были размолоты в пыль последние горы, и Земля оказалась слишком утомлена, чтобы извергнуть из своих недр новые. Городу не было до этого никакого дела; планета могла рассыпаться в прах, но Диаспар все так же защищал бы детей своих создателей, бережно унося их и все принадлежащие им сокровища по реке Времени.
Они многое забыли, но не понимали этого. Ко всему, что было вокруг них, они приноровились столь же превосходно, сколь и окружающие к ним, ибо и их проектировали как единое целое. То, что находилось за стенами города, их ничуть не интересовало: эта область бытия была вычеркнута из их сознания. Диаспар — вот все, что существовало для них, все, что им требовалось, все, что они могли себе вообразить. Для них ровно ничего не значило, что когда-то человеку были подвластны звезды.
И все же время от времени древние мифы оживали, чтобы преследовать воображение жителей этого города, и людей пробирал озноб, когда они припоминали легенды о временах Галактического Сообщества, — Диаспар был тогда юн и пополнял свои жизненные силы тесным общением с миром множества солнц. Горожане вовсе не стремились возвратить минувшее — им было так славно в их вечной осени… Свершения Галактического Сообщества принадлежали прошлому и могли там и оставаться, поскольку всем понятно было, как встретило Сообщество свой конец, а при мысли о Пришельцах холод Космоса начинал сочиться в их кости.
И, стряхнув наваждение, они снова погружались в жизнь и теплоту своего города, в нескончаемый золотой век, начало которого уже затерялось во времени, а завершение отстало на еще более невообразимый срок. Многие поколения мечтали об этом веке, но достигли его лишь они…
Так и существовали они в своем неменяющемся городе, ходили по его улицам, и улицы эти каким-то чудесным образом не знали перемен, хотя в небытие уже ушло более миллиарда лет.
…Им потребовалось несколько часов, чтобы с боем вырваться из Пещеры Белых Червей. Но сейчас у них не было уверенности, что некоторые из этих мертвенно бледных тварей перестали их преследовать.
Олвин оглянулся — убедиться, что никто из его товарищей не отстал. Алистра шагала вплотную за ним, держа шар холодного, немеркнущего огня, который с самого начала их приключений в недрах Хрустальной горы вырывал из тьмы то немыслимые ужасы, то неподражаемую красоту. За Алистрой, покряктывая под тяжестью видеопроектора, двигались Нарилльян и Флоранус. Олвин мимолетно подивился, почему это проекторы сделаны такими тяжелыми, — ведь снабдить их гравитационными нейтрализаторами совсем несложно. Он постоянно задумывался и о таких вот вещах — даже в разгар самых отчаянных приключений. И когда его посещали подобные мысли, ему чудилось, что ткань действительности испытывает какой-то мгновенный трепет, и за пределами мира сиюминутных ощущений он схватывал проблеск иной, совсем не похожей на эту, действительности…
